- Зато счастливые туда приходят. К тебе.
- Я была бы счастлива, если бы у меня были бабки.
- Вовсе нет.
- Была бы, была. Выплатила бы долг, забрала бы доцю и умотала бы отсюда.
- А "Северянка"?
- Думаю, что с Морозильником вы бы там справилась. Я с радостью вам ее оставлю.
- Мы бы скучали по тебе. Ты бы тоже скучала по нам.
- Думаю, что нет.
- Я бы скучал.
- Знаешь что, может и не надо так говорить.
Они смеются.
Он целует ее в плечо. А потом еще раз.
- Моя ты лесная женщина.
- Ведь "Сильва" означает "лес". Это по латыни.
- Не знала.
- Вот видишь, теперь знаешь.
Он целует ее в плечо…
- Я серьезно говорю. Мне бы тебя там не хватало.
- Ну, не знаю. А с братом ты видишься?
- Я же говорил, что наш контакт проблематичен.
- Я со своей сестрой тоже не вижусь. Собственно говоря, я ни с кем не вижусь. Родственники всегда желали мне только добрые советы давать.
- Он живет по другой стороне леса, там, где построили новые дома с бассейнами.
- Похоже, у него там все полный вперед.
- Я никогда там не был.
- А я – да. Я бы могла там жить, если бы кто-нибудь купил мне там дом.
- После переезда он сразу же развелся. Там никто не может долго быть счастливым..
Она глядит на него.
- Первый удар нанесла полиция. Я видела, так как была спереди. И как по мне, вообще трудно сказать, кто был первый. Ведь там был ужасный хаос.
- Это я нанес первый удар. Ясно?!
- Ну хорошо, хорошо.
- Это я приложил тому мусору. Левый хук, правый хук. Спокуха, спокуха. Прямо в центр его вселенной. У меня до сих перед глазами та его сплющенная собачья морда, западающая в черную дыру; и я знаю, что эта морда никогда уже не будет скалиться.
- Но ведь у них были шлемы.
- У этого шлема не было.
- Вообще-то, это все равно, кто нанес первый удар.
- Погоди… Но ведь это же не все равно, разве не так?
- Для меня – все равно.
- Это я нанес первый удар. Может это и смешно, но я чувствую себя ответственным за то, что случилось.
- Так я что, должна тебя еще и поблагодарить, а?
- Не должна, но это я сделал.
- Тогда, похоже, я тебя там видела.
- Наверное.
- Раз уж ты нанес этот удар, тогда ты должен был стоять спереди, как и я.
- Я уже говорил, что я там был и что его нанес. Кто-то должен был это сделать. Меня уже начинало доставать, вся та мирная, хипповская демонстрация. У нас пустые руки. Мой брат этого бы не сделал. Мой брат вечно чем-то занимался. Вечно где-то чего-то наклеивал, успокаивал ситуацию вокруг себя: не поднимайтесь, продолжайте сидеть, никакого насилия, не провоцируйте – слышал я его. Но еще я знал, что это не имеет смысла, в том смысле, что постоянно уступать, что, раз они – эти две отрицательные энергии – так близко, тогда нужно быстро выбить один другого, и будет спокуха, и можно будет идти дальше. Это как тучи во время грозы. Плюс. Минус. И молния. Спокуха! Действие – штука необходимая. Окопная война – это никакое не решение, это же известно еще с Первой мировой, разве нет?
- Не знаю.- А я знаю. Так что я нанес первый удар и запустил историю в ход.
- Тебя избили?
- С тех пор мне известно, каков на вкус сломанный нос.
- И как?
- Словно соленый мармелад.
- И что ты делал потом?
- Ты имеешь в виду: по жизни? Или после той демонстрации?
- По жизни.
- Самые разные вещи. Например, кровь сдавал, у меня нулевая, так что я спасаю всех. Какое-то время был гориллой-охранником, это была спокуха, в свое время люди больше боялись горилл, чем полицейских. Продавал газеты и книжки, только люди как-то быстро перестали желать читать что-нибудь приличное. Еще ездил на большегрузе. Бывал во Франции. Там тоже могли бы встретиться! Туда я возил польских цыплят, а французских возил в Польщу через Чехию. Охранял завод, чтобы не кто не разворовывал снаружи, но, в конце концов, ее разворовали изнутри, как и все остальное. Неожиданно оказалось, что мы охраняли совершенно пустой завод, в котором – кроме рабочих – не было ничего, даже каких-либо станков. И никому в голову не пришло, каким же чудом все там пропало. И где-то в это же время я встретил женщину своей жизни, довольно-таки сложную. Над ней издевался кто угодно, она работала в конторе того завода. Я сказал, что спасу ее, и с ней даже окольцевался, сделал ей бэби и развелся. Вообще-то я с ней еще поездил, это так. Потом еще пробовал разные занятия, как-то на мне это отразилось…
- Кололся?
- Нет.
- Кололся. Или колеса принимал. Потому она тебя и бросила. И, наверняка, другие девицы тоже.
- Откуда знаешь?
Он садится в кровати, закуривает. Глядит на нее.
Она продолжает лежать. Тоже закуривает, кашляет.
- Просто знаю. Знаю еще и то, что ты не только сам принимал, но и производил.
- И что это должно значить?
- Ничего. Просто я говорю, что знаю.
- Если когда-нибудь чего-то и сделал, то исключительно для собственного употребления. Это все. И это мое дело. И вообще, откуда ты знаешь?
- Возможно, наш жилмассив и большой, но не такой уже он и большой.
- Возможно, немного я в этом всем и торчал. Но сейчас уже все в порядке.
- То есть, сейчас уже ты только бухаешь.
- Я не бухаю.
- Бухаешь, бухаешь. Я же тебя каждый день вижу.
- И что это все должно значить? И с чего, блин, ты бы жила, если бы я не бухал? Если бы мы все не бухал?
- Успокойся. Это ничего страшного. Парень всей моей жизни тоже принимал и бухал, потому-то потом вся наша коммуна и разосралась. Он пустил на свои наркотики все бабки из нашей общей кассы.
- Вовсе не ничего! Я же говорю, что немного во всем этом торчал. Но немного, понимаешь? Немного, это значит немного. Немного – не означает много. Мой брат тоже немного принимал. Ты ведь тоже покуривала травку, или нет?