Народный проспект - Страница 25

Я говорю вам, что если чего в жизни накосячил, то прошу прощения.

Только никто ничего не слышит.

Никто ничего не понимает.

Все поглощается той хрупкой, затуманенной тишиной.

А потом вас уже нет.

И я остаюсь совершенно один.

Я гляжу вверх и знаю, что лежу под тем старым вязом, единственным вязом в округе, под вязом, что стоит в самом центре нашего леса. Я лежу между теми древними камнями, на которых садились древние воины.

И я знаю, что это дерево означает. Оно протягивает ко мне ветки, прикладывает его к моим ранам, обнимает меня и забирает наверх.

Врата в мир иной.

Так называли вязы.

Я поднимаюсь.

А потом падаю.

А после этого снова лежу на земле. Я гляжу в ночное небо и вижу над собой Полярную звезду.

Желтый сверхгигант.

Кто-то разжигает костер.

Кто-то подает мне сигарету.

Кто-то подает мне выпить.

Кто-то подкладывает ветки в огонь.

Огонь пылает.

Древние воины.

Пытаюсь их рассмотреть.

Но вижу только тени.

Город за лесом тоже пылает.

Наш Город Севера.

Я вижу зарево.

Кто-то кричит.

Все кончается.

А потом я один.

И что-то чувствую. Наверное, впервые в жизни я по-настоящему чувствую нечто большее. Это не боль. У меня уже ничего не болит. Я чувствую, как душа отрывается от тела. Я не могу пошевелиться.

Я чувствую, что существует душа, и что существует тело, потому что та моя душа неожиданно поднимается и сама идет дальше, в ее лице отражается мое собственное, избитая и искривленная рожа. Эта душа идет передо мной, а тело не может ее догнать. Мое тело лежит под тем старым вязом и не может шевельнуться.

Мне хочется спать.

А потом душа оглядывается и вдруг грохается, и тело ее потихоньку догоняет. Я ее догоняю. Или это она ко мне возвращается.

Не знаю.

Но вдруг я снова в полном наборе.

Я живой.

Я целый.

Думаю, что все это была ничего себе шиза.

Блин, Вандам, ведь в "Северянке" тебе никто не поверит.

Полнейшая шиза.

Касаюсь своих ног. Прикасаюсь к животу. Прикасаюсь к своей роже.

Я мокрый и снова целый.

Я это чувствую.

Ну.

Ну!

Спокойно.

Спокойно!

Серьезно, ведь никто в это не поверит, блин, ну и товар, даже меня самого смешит. Никто мне в это не поверит. Ни Сильва. Ни Морозильник. Чувствую, что неожиданно я снова сильный. Я получил такой урок по жизни, которого еще никогда не получал.

Встать я не могу, но знаю, что со мной все в порядке.

В связи с этим ползу на опушку леса и вижу первые дома. Только это не наши панельные многоквартирники, это те новые дома с бассейнами, по другой стороне леса, где живет мой брат.

Все неожиданно кажется мне ясным, чистым и простым. Я знаю, что если позову на помощь, то все, самое большее, повернутся на другой бок или сделают телевизор погромче. Следовательно, срочно необходимо придумать что-то другое. В противном случае, сдохну тут.

Konzentration, Junge!

Konzentration!

И… Пошел!

И я кричу: "Sieg Heil!"

Ничего.

Тогда я ору изо всех сил: "Sieg Heil!"

Sieg Heil!!

Sieg Heil!!!

В окнах дома все так же тишина и темнота.

А я боюсь, что никто не слышит.

И, в связи с этим, ору: "Heil Hitler!"

Heil Hitler!!

Heil Hitler!!!

В одном окне загорается свет. Потом в другом.

Heil Hitler!

Никак не могу хорошенько вздохнуть.

Я не могу дышать. Выблевываю внутренности. Задыхаюсь.

Но потом вижу, что приезжают полицейские. Это другие полицейские, не те, что раньше. Эти не хотят бить. Так и я сам уже не хочу драться. И приезжает скорая помощь. И молодая, маленькая, худощавая, спортивная женщина врач меня спасает.

И вокруг зароилось от сонных людей из ближайших домов. На них элегантные пижамы, а поверх пижам – пальто и кожаные куртки. Среди них и мой брат. Он глядит на меня, но меня не узнает. Полицейские говорят им, чтобы все шли ложиться. Но ведь это же намного интереснее всех их трехсот тридцати трех телевизионных каналов, внедорожников и бассейнов с гидромассажем. Это самое настоящее здесь и сейчас.

А я улыбаюсь. Изо рта бухает кровь, но я улыбаюсь.

Я улыбаюсь всем тем людям.

Я улыбаюсь своему брату.

Я улыбаюсь женщине-врачу.

Я спасен.

И я говорю ей: "Вы видели, как тогда валились те два небоскреба в Нью-Йорке? И я тоже сегодня так грохнулся. Но сейчас уже все спокуха. А пани была когда-нибудь на Народном Проспекте? Сейчас это мой Народный Проспект. А пани читала про битву в Тевтобургском Лесу? Начало и конец. Только лес и болото. Я был там. Я нанес первый удар всем. Эффект домино. Только это уже неважно. Плевать мне на это. Я уже не буду драться. Мир состоит из херни. Самое важное, что теперь уже будет хорошо. Я только что заключил сам с собой тот наибольший и знаменитейший вестфальский мир на свете.

А она ведет себя серьезно и глядит мне в глаза. Понятное дело, она чуточку перепугана, ведь выгляжу я не самым лучшим образом.

Ну, тогда я ей и говорю: "Со мной все в порядке. Будет достаточно, если вы подкинете меня домой, пожалуйста, к "Северянке", к дружбанам, а? К Морозильнику, а? К моей женщине из леса. Я вас очень прошу".

Только она меня не слышит.

Вместо того она светит мне фонариком в глаза, прикасается мне к горлу, хлопает меня по щекам и прослушивает мое сердце.

А потом я ей говорю: "Да со мной все нормально, только шнобель сломан. Не первый раз. От этого не умирают. Соленый мармелад".

И я снова улыбаюсь, а изо рта у меня хлещет кровь.

Только она меня не слышит.

Снова она заглядывает мне в глаза, светит фонариком и ведет себя смертельно серьезно.

А я говорю: "Снова будет война, пока толстый похудеет, худой сдохнет".