Народный проспект - Страница 2

И как раз во время войны, как по мне, больше всего могут те, которые уступают и извиняются, и молятся, извиняются и снова уступают. Но тут вдруг уже нет куда уступать.

Я не хочу ничего другого, как только вечного покоя для этого мира. По-доброму хочу, но ведь я еще и реалист. Перед нами к вечному миру дорога ой какая долгая. Я об этом знаю, потому что умею наблюдать. Умею считывать сигналы, выслеживать, словно пес, и находить север, и это, похоже, единственная хорошая штука, которой меня научили в юных пионерах. Только это уже другая история.

Я только хочу сказать тебе, что желаю заключить мир со всеми, а прежде всего – с самим собой, потому что это самое важное, что ты должен запомнить. Ты обязан начать с себя, если желаешь что-то изменить к лучшему. Должен согласиться. Ты должен сам с собой подписать знаменитый великий вестфальский мир, который когда-то спас Европу.

На минуточку.

Так что, тренируйся.

Сконцентрируйся.

Вдох.

Выдох.

Спокуха.

Сам я уже согласный, я уже заключил сам с собой вестфальский мир, потому что я знаю – что такое жизнь.

И не пудри мне мозги!

Не говори так!

Никакой я не нацик.

Это не кровь.

Это краска.

Я римлянин. Европеец. Вот во что я верю. В идеалы. В культуру. В поход на Рим! Ведь все мы римляне. Но вот я - это, прежде всего, я, я Вандам, я знаю, что такое жизнь, я знаю все сражения в мире.

Все проигранные битвы.

Все выигранные битвы.

Все зависит от точки зрения. Зависит от того, с какой стороны баррикады ты в данный момент стоишь.

Можешь выиграть.

Можешь проиграть.

Но прежде всего, ты должен там быть.

Ч знаю, как обстояли дела в январе 9 года в Тевтобургском лесу.

Я знаю, как все было в мае 1434 года под Липанами.

И в ноябре 1620 года на Белой Горе.

И в декабре 1805 года под Аустерлицем.

И в июле 1866 года под Садовой.

И в течение почти что целого 1916 года под Верденом.

И в июле 1917 года под Зборовом.

И зимой 1942-1943 года под Сталинградом.

И в июне 1944 года в Нормандии.

И в апреле-мае 1945 года под Берлином.

И в августе 1968 года в Праге.

А потом во Вьетнаме.

И в Афганистане.

И в ноябре 1989 года опять таки в Праге.

И в сентябре 2001 года в Нью-Йорке.

Багдад весной.

Нормандия летом.

Нью-Йорк осенью.

Сталинград зимой.

Я знаю все четыре времени года всех битв в мире.

Иногда у меня складывается впечатление, что я сам принимал в них участие, что сам макал во всей той крови пальцы. Может ты и скажешь: "Чушь, такое невозможно" Но человечество – это всего лишь один огромный воин. Быть может, ты тоже там был.

Чушь? Ты говоришь, что это чушь?

Так я тебя спрашиваю: "Ты бывал уже когда-нибудь у нас здесь, в лесу"?

Ты видел те деревья, как они вылезают из земли, снова и снова?

Видел те тысячелетние, страшные дубы?

Пробовал под ними заснуть?

Не получается, так?

А видел в нашем лесу самое красивое дерево?

Тот старый вяз?

Единственный вяз во всей округе, стоит аккурат посреди нашего леса, словно какие-то врата в иной мир.

И говорю тебе – это не случайность.

Ты знаешь, что вяз – это дерево смерти?

Знаешь, что птицы строят гнезда на любых деревьях, но никогда на вязах? Что птицы облетают вязы стороной?

А знаешь, что под корой вяза никогда не найти древоточца?

А знаешь, если сделаешь крепкий отвар из листьев вяза, то улетишь в космос?

А знаешь, что когда воины германцев находили в лесу вяз, то всегда складывали под ним жертву?

А знаешь, что когда в Тевтобургском Лесу германцы вырезали римлян, то под своим священным вязом они сложили жертву из всех их женщин и детей?

А знаешь, что они без всякого вырубали и сжигали все деревья, но вот вязы оставляли в покое?

Врата в мир иной.

Вот как они их называли.

Помнишь те страшные сны о войне, которые мне рассказывал?

А помнишь, как потом у тебя все в голове кружило?

Все это ты найдешь и почувствуешь под тем вязом.

А видел ты те огромные камни, сложенные под вязом в круг, на которых садились древние воины? А заметил, что двух из них не хватает? Только это уже другая история.

Ты лучше вот что скажи: видел болото в средине?

Видел те тучи комаров, которые в нем ежедневно рождаются и умирают, и кусают, и умирают, и снова родятся?

Видел их?

А зверей в лесу видел?

Тех лис и кабанов?

Волков видел?

И что на это скажешь, а?

Все это одна большая история.

Моя история. Твоя история. Наша история.

Ты парень чувствительный. Вижу. И это хорошо. Это в тебе от меня. А у меня это – от моего старика. У него же это – от его старика. Старик был чувствительный и сентиментальный. И я чувствительный, но не чрезмерно. Как только мужик делается излишне чувствительным, то ни всеобщая история, ни какая-либо баба уважать его не станет. Бабы сегодня могут болтать себе, что им только захочется, могут изображать из себя ужасно самостоятельных и крутых, но я же знаю, что, в конце концов, каждая желает, чтобы ее так хорошенько залапать и прижать. Она желает, чтобы ты с ней битву провел. И чтобы выиграл. Как только проиграешь – ты для нее уже не достаточно хороший и сильный, и решительный цельный мужик, а всего лишь мягкий и поддающийся полумужик. И уважать она тебя не станет.

У тебя какая-нибудь девица уже имеется?

Можешь не отвечать.

У мужика должны быть свои тайны.

Хочу лишь сказать тебе, что от того, что сегодня происходит, можешь, самое большее, в дурку попасть, если только начнешь во все верить.

Это касается баб, политики и мира. Верить ты должен только себе. Ты должен доверять только лишь своим инстинктам. Ты должен пахать на самого себя, потому что никто тебе этого на шару не даст.